Неточные совпадения
Бурмистр потупил голову,
— Как приказать изволите!
Два-три денька
хорошие,
И сено вашей милости
Все уберем, Бог даст!
Не правда ли, ребятушки?.. —
(Бурмистр воротит к барщине
Широкое лицо.)
За барщину ответила
Проворная Орефьевна,
Бурмистрова кума:
— Вестимо так, Клим Яковлич.
Покуда вёдро держится,
Убрать бы сено барское,
А наше —
подождет!
— А ведь вы правы: все
лучше выпить чайку, — да я все
ждал… Уж человек его давно к нему пошел, да, видно, что-нибудь задержало.
— Да увезти губернаторскую дочку. Я, признаюсь,
ждал этого, ей-богу,
ждал! В первый раз, как только увидел вас вместе на бале, ну уж, думаю себе, Чичиков, верно, недаром… Впрочем, напрасно ты сделал такой выбор, я ничего в ней не нахожу
хорошего. А есть одна, родственница Бикусова, сестры его дочь, так вот уж девушка! можно сказать: чудо коленкор!
Катерина. А коли далеко, так, пожалуй,
подождем немного; а право бы,
лучше идти. Пойдем
лучше!
Нет,
лучше подождать — ведь спит ещё народ...
— Что делать-с! Отец меня
ждет; нельзя мне больше мешкать. Впрочем, вы можете прочесть «Pelouse et Frémy, Notions générales de Chimie»; [Пелуз и Фреми. Общие основы химии (фр.).] книга
хорошая и написана ясно. Вы в ней найдете все, что нужно.
— Так ты задумал гнездо себе свить? — говорил он в тот же день Аркадию, укладывая на корточках свой чемодан. — Что ж? дело
хорошее. Только напрасно ты лукавил. Я
ждал от тебя совсем другой дирекции. Или, может быть, это тебя самого огорошило?
— Он очень милый старик, даже либерал, но — глуп, — говорила она, подтягивая гримасами веки, обнажавшие пустоту глаз. — Он говорит: мы не торопимся, потому что хотим сделать все как можно
лучше; мы терпеливо
ждем, когда подрастут люди, которым можно дать голос в делах управления государством. Но ведь я у него не конституции прошу, а покровительства Императорского музыкального общества для моей школы.
Климу показалось, что раньше она говорила о женщинах не так злостно, а как о дальних родственницах, от которых она не
ждет ничего, ни
хорошего, ни дурного; они не интересны ей, полузабыты ею.
Возможно, что
ждал я того, что было мне еще не знакомо, все равно: хуже или
лучше, только бы другое.
— Вот, сорок копеек на пустяки бросать! — заметила она. —
Лучше подождем, не будет ли из города оказии туда. Ты вели узнавать мужикам.
— Зачем я не раньше почувствовала… ужас своего положения — хотите вы спросить? Да, этот вопрос и упрек давно мы должны бы были сделать себе оба и тогда, ответив на него искренно друг другу и самим себе, не ходили бы больше! Поздно!.. — шептала она задумчиво, — впрочем,
лучше поздно, чем никогда! Мы сегодня должны один другому ответить на вопрос: чего мы хотели и
ждали друг от друга!..
К нему все привыкли в городе, и почти везде, кроме чопорных домов, принимали его, ради его безобидного нрава, домашних его несогласий и ради провинциального гостеприимства. Бабушка не принимала его, только когда
ждала «
хороших гостей», то есть людей поважнее в городе.
— А я все
ждала, что поумнеешь. Я выглядела вас всего с самого начала, Аркадий Макарович, и как выглядела, то и стала так думать: «Ведь он придет же, ведь уж наверно кончит тем, что придет», — ну, и положила вам
лучше эту честь самому предоставить, чтоб вы первый-то сделали шаг: «Нет, думаю, походи-ка теперь за мной!»
— Анна Андреевна — шельма! Она надует и тебя, и меня, и весь свет! Я тебя
ждал, потому что ты
лучше можешь докончить с той.
Я взбежал на лестницу и — на лестнице, перед дверью, весь мой страх пропал. «Ну пускай, — думал я, — поскорей бы только!» Кухарка отворила и с гнусной своей флегмой прогнусила, что Татьяны Павловны нет. «А нет ли другого кого, не
ждет ли кто Татьяну Павловну?» — хотел было я спросить, но не спросил: «
лучше сам увижу», и, пробормотав кухарке, что я
подожду, сбросил шубу и отворил дверь…
Лучше вам
подождать здесь».
Лучше подождите: всего каких-нибудь два месяца…»
Вчера мы пробыли одиннадцать часов в седлах, а с остановками — двенадцать с половиною. Дорога от Челасина шла было хороша, нельзя
лучше, даже без камней, но верстах в четырнадцати или пятнадцати вдруг мы въехали в заросшие лесом болота. Лес част, как волосы на голове, болота топки, лошади вязли по брюхо и не знали, что делать, а мы, всадники, еще меньше. Переезжая болото, только и
ждешь с беспокойством, которой ногой оступится лошадь.
Потом заседатель сказал, что лошади только что приехали и действительно измучены, что «
лучше вам
подождать до света, а то ночью тут гористо» и т. п.
Вы
лучше подождите, — заключил я, — когда учредятся европейские фактории, которые, конечно, выговорят себе право отправлять дома богослужение, и вы сначала везите священные книги и предметы в эти фактории, чего японцы par le temps qui court запретить уже не могут, а от них исподволь, понемногу, перейдут они к японцам».
Им сказано, что бумага к вечеру будет готова и чтоб они приехали за ней; но они объявили, что
лучше подождут.
— Нет, Николай Иваныч, из такой поездки ровно ничего не выйдет… Поверьте мне. Я столько лет совершенно напрасно прожил в Петербурге и теперь только могу пожалеть и себя и даром потраченное время.
Лучше будем сидеть здесь и
ждать погоды…
Р. S. Проклятие пишу, а тебя обожаю! Слышу в груди моей. Осталась струна и звенит.
Лучше сердце пополам! Убью себя, а сначала все-таки пса. Вырву у него три и брошу тебе. Хоть подлец пред тобой, а не вор!
Жди трех тысяч. У пса под тюфяком, розовая ленточка. Не я вор, а вора моего убью. Катя, не гляди презрительно: Димитрий не вор, а убийца! Отца убил и себя погубил, чтобы стоять и гордости твоей не выносить. И тебя не любить.
— Ум хорошо, а два —
лучше, — в нетерпении подсказал прокурор, давно уже знавший обычай старичка говорить медленно, растянуто, не смущаясь производимым впечатлением и тем, что заставляет себя
ждать, а, напротив, еще весьма ценя свое тугое, картофельное и всегда радостно-самодовольное немецкое остроумие. Старичок же любил острить.
Он знал, однако, со слов Катерины Ивановны, что отставной штабс-капитан человек семейный: «Или спят все они, или, может быть, услыхали, что я пришел, и
ждут, пока я отворю;
лучше я снова постучусь к ним», — и он постучал.
— Ну, Алеша, мы еще
подождем с поцелуями, потому что мы этого еще оба не умеем, а
ждать нам еще очень долго, — заключила она вдруг. — Скажите
лучше, за что вы берете меня, такую дуру, больную дурочку, вы, такой умный, такой мыслящий, такой замечающий? Ах, Алеша, я ужасно счастлива, потому что я вас совсем не стою!
— Зачем я тебя зову? — сказал с укоризной человек во фризовой шинели. — Экой ты, Моргач, чудной, братец: тебя зовут в кабак, а ты еще спрашиваешь: зачем? А
ждут тебя все люди добрые: Турок-Яшка, да Дикий-Барин, да рядчик с Жиздры. Яшка-то с рядчиком об заклад побились: осьмуху пива поставили — кто кого одолеет,
лучше споет, то есть… понимаешь?
— В первом-то часу ночи? Поедем — ка
лучше спать. До свиданья, Жан. До свиданья, Сторешников. Разумеется, вы не будете
ждать Жюли и меня на ваш завтрашний ужин: вы видите, как она раздражена. Да и мне, сказать по правде, эта история не нравится. Конечно, вам нет дела до моего мнения. До свиданья.
—
Подождет, Пахомовна; на конюшне всего три тройки, четвертая отдыхает. Того и гляди подоспеют
хорошие проезжие; не хочу своею шеей отвечать за француза. Чу, так и есть! вон скачут. Э-ге-ге, да как шибко; уж не генерал ли?
Сбитый канцелярией с моих занятий, я вел беспокойно праздную жизнь; при особенной удобовпечатлимости или,
лучше сказать, удободвижимости характера и отсутствии опытности можно было
ждать ряд всякого рода столкновений.
Между тем полковник понравился всем. Сенатор его ласкал, отец мой находил, что «
лучше жениха нельзя
ждать и желать не должно». «Даже, — пишет NataLie, — его превосходительство Д. П. (Голохвастов) доволен им». Княгиня не говорила прямо NataLie, но прибавляла притеснения и торопила дело. NataLie пробовала прикидываться при нем совершенной «дурочкой», думая, что отстращает его. Нисколько — он продолжает ездить чаще и чаще.
У тебя, говорят, мысль идти в монастырь; не
жди от меня улыбки при этой мысли, я понимаю ее, но ее надобно взвесить очень и очень. Неужели мысль любви не волновала твою грудь? Монастырь — отчаяние, теперь нет монастырей для молитвы. Разве ты сомневаешься, что встретишь человека, который тебя будет любить, которого ты будешь любить? Я с радостью сожму его руку и твою. Он будет счастлив. Ежели же этот он не явится — иди в монастырь, это в мильон раз
лучше пошлого замужества.
— Хорошие-то французы, впрочем, не одобряют. Я от Егорова к Сихлерше [Известный в то время магазин мод.] забежал, так она так-таки прямо и говорит: «Поверите ли, мне даже француженкой называться стыдно! Я бы, говорит, и веру свою давно переменила, да
жду, что дальше будет».
На кухне у нас, сколько могу припомнить, ничего
хорошего не
ждали, — может быть, потому, что состав ее был до известной степени аристократический.
— Да, да, поздравляю, — повторял Стабровский. — У меня был Прохоров, но я его не принял. Ничего,
подождет. Его нужно выдержать. Теперь мы будем предписывать условия. Заметьте, что не в наших интересах топить его окончательно, да я и не люблю этого. Зачем? Тем более что я совсем и не желаю заниматься винокуренным делом… Только статья дохода — не больше того. А для него это
хороший урок.
Всякий верующий в прогресс
ждет, что прогресс приведет к
хорошему, благому концу, что восторжествует царство счастливого, свободного, сильного, божественного человечества, и вдохновляется этим грядущим земным совершенством.
Одни говорили, что, вероятно, высшее начальство хочет распределить пособие между ссыльными, другие — что, должно быть, уж решили наконец переселять всех на материк, — а здесь упорно и крепко держится убеждение, что рано или поздно каторга с поселениями будет переведена на материк, — третьи, прикидываясь скептиками, говорили, что они не
ждут уже ничего
хорошего, так как от них сам бог отказался, и это для того, чтобы вызвать с моей стороны возражение.
— По лицу видно. Поздоровайтесь с господами и присядьте к нам сюда поскорее. Я особенно вас
ждал, — прибавил он, значительно напирая на то, что он
ждал. На замечание князя: не повредило бы ему так поздно сидеть? — он отвечал, что сам себе удивляется, как это он три дня назад умереть хотел, и что никогда он не чувствовал себя
лучше, как в этот вечер.
Она заметила, между прочим, что, «кажется, они там все, по своей всегдашней привычке, слишком забежали вперед и из мухи сочинили слона; что сколько она ни вслушивалась, не убедилась, чтоб у них действительно произошло что-нибудь серьезное; что не
лучше ли
подождать, пока что-нибудь еще выйдет; что князь, по ее мнению, порядочный молодой человек, хотя больной, странный и слишком уж незначительный.
Прежде всех, перед вечером, приехал Ипполит и, чувствуя себя гораздо
лучше, пожелал
подождать князя на террасе.
— Знаете, папаша,
лучше бы вам не ходить! Съест! Третий день носа не кажете, а она денег
ждет. Вы зачем ей денег-то обещали? Вечно-то вы так! Теперь и разделывайтесь.
Но если Ганя и в самом деле
ждал целого рода нетерпеливых вопросов, невольных сообщений, дружеских излияний, то он, конечно, очень ошибся. Во все двадцать минут его посещения князь был даже очень задумчив, почти рассеян. Ожидаемых вопросов, или,
лучше сказать, одного главного вопроса, которого
ждал Ганя, быть не могло. Тогда и Ганя решился говорить с большою выдержкой. Он, не умолкая, рассказывал все двадцать минут, смеялся, вел самую легкую, милую и быструю болтовню, но до главного не коснулся.
— Вот в чем беда, — задумался на минуту князь, — вы хотите
подождать, пока они разойдутся, а ведь бог знает, когда это будет. Не
лучше ли нам теперь сойти в парк; они, право,
подождут; я извинюсь.
Один господин, привязавшись к слову, вдруг поклялся, в чрезвычайном негодовании, что не продаст имения, что бы там ни случилось; что, напротив, будет
ждать и выждет и что «предприятия
лучше денег»; «вот-с, милостивый государь, в чем состоит моя экономическая система-с, можете узнать-с».
— Да ведь это
лучше же, Ганя, тем более что, с одной стороны, дело покончено, — пробормотал Птицын и, отойдя в сторону, сел у стола, вынул из кармана какую-то бумажку, исписанную карандашом, и стал ее пристально рассматривать. Ганя стоял пасмурный и
ждал с беспокойством семейной сцены. Пред князем он и не подумал извиниться.
Сборы на Самосадку вообще приняли грустный характер. Петр Елисеич не был суеверным человеком, но его начали теснить какие-то грустные предчувствия. Что он высидит там, на Самосадке, а затем, что
ждет бедную Нюрочку в этой медвежьей глуши? Единственным утешением служило то, что все это делается только «пока», а там будет видно. Из заводских служащих всех
лучше отнесся к Петру Елисеичу старый рудничный надзиратель Ефим Андреич. Старик выказал искреннее участие и, качая головой, говорил...
В то же утро в Ключевской завод летел нарочный к Мухину с маленькою запиской от «самого», в которой выражалось любезное желание познакомиться лично с уважаемым Петром Елисеичем, и чем скорее, тем
лучше. Мухин не заставил себя
ждать и тотчас же отправился в Мурмос. Это обращение Голиковского польстило ему, как выражение известного внимания. Он остановился в доме Груздева, где царил страшный беспорядок: хозяйничала одна Наташка, а Самойло Евтихыч «объезжал кабаки».
Что ж делать, добрый друг, настала тяжелая година — под этим впечатлением не болтается, будем
ждать, что будет! Как-то мудрено представить себе
хорошее. Между тем одно ясно, что в судьбах человечества совершается важный процесс. — Все так перепуталось, что ровно ничего не поймешь, — наш слабый разум теряется в догадках, но я верю, что из всех этих страданий должно быть что-нибудь новое. Сонные пробудятся, и звезда просветит. Иначе не могу себя успокоить.
Все тебе желают мильон
хорошего. Мы
ждем Ломоносова на днях из Парижа.